– Ты ведь понимаешь, что я стал другим, правда?

Я уже говорила, что да, но знаю: ему снова нужно это услышать.

– Я понимаю. Конечно, понимаю, малыш.

Услышав такое обращение, он внимательно смотрит на меня.

– Малыш? – удивленно переспрашивает он.

– Не знаю, почему я так сказала…

Я краснею. Я всегда называла его только по имени, так что называть его «малышом», как он меня «деткой», мне и правда немного странно.

– Ничего… мне нравится. – Он улыбается.

– Мне не хватало твоей улыбки, – говорю я ему, и его пальцы на моих ладонях замирают.

– А мне – твоей. – Он хмурится. – Я нечасто тебя радую.

Я хочу сказать что-нибудь такое, что заставит развеять его сомнения, но врать не желаю. Он должен знать, что я чувствую.

– Да… над этим надо поработать.

Он снова начинает водить пальцами по моей ладони, вырисовывая маленькие сердечки.

– Я не понимаю, почему ты любишь меня.

– Неважно почему – просто люблю.

– Письмо было глупое, правда?

– Нет! Может, уже хватит самокритики? Оно было прекрасное. Я прочитала его три раза подряд. Я действительно была рада узнать о том, что ты думаешь обо мне… о нас.

Он поднимает взгляд, в его глазах то ли усмешка, то ли беспокойство.

– Ты ведь знала, что я люблю тебя.

– Да… но мне было приятно прочитать про всякие мелочи, например, что ты помнишь, как я была одета. Такие небольшие детали. Вслух ты никогда мне такого не говоришь.

– Вот как.

Он кажется смущенным. Меня все еще поражает тот факт, что в наших отношениях оказаться более ранимым может Хардин. Эта роль всегда доставалась мне.

– Не надо смущаться, – говорю я.

Он обнимает меня за талию и тянет к себе на колени.

– Я не смущаюсь, – врет он.

Я провожу рукой по его волосам, а другой обнимаю его за плечи.

– А мне кажется, что смущаешься, – осторожно спорю я с ним, и он смеется в ответ, уткнувшись головой в мою шею.

– Ну и сочельник! Чертовски долгий день выдался, – жалуется он, и я не могу не согласиться.

– Слишком долгий. Поверить не могу, что моя мать пришла сюда. Она просто невыносима.

– Не совсем, – возражает он, и я отвожу голову назад, чтобы взглянуть ему в глаза.

– Что?

– Вообще-то, ее действия не так уж необоснованны. Да, она поступает неправильно, но я не могу винить ее за то, что она против твоих отношений с таким человеком, как я.

Устав от этого разговора и его утверждения, что моя мать в чем-то права, я хмурюсь, слезаю с его колен и сажусь на кровать.

– Тесс, не смотри на меня так. Я просто говорю, что теперь, когда я по-настоящему обдумал все свое дерьмовое прошлое, я не могу винить ее за то, что она беспокоится.

– Что ж, она все равно не права, и мы можем закрыть эту тему, – недовольно отвечаю я.

Вся суматоха этого дня – да и всего года – привела к тому, что я чувствую себя злой и усталой. А год почти подошел к концу. Даже не верится.

– Ладно, тогда о чем ты хочешь поговорить? – спрашивает он.

– Не знаю… о чем-то более приятном. – Я улыбаюсь, стараясь убедить себя, что не стоит больше сердиться. – Например, о том, каким романтичным ты можешь быть.

– Я не романтичен, – усмехается он.

– Нет, ты просто настоящий романтик. Письмо прямо как из классического романа.

Он закатывает глаза.

– Это было не письмо, а записка. Я собирался уместить все в один абзац.

– Конечно. Романтическая записка.

– Да замолчи ты уже… – в шутку сердится он.

Я накручиваю его волосы на палец и смеюсь в ответ.

– А теперь самое время позлить меня, чтобы услышать, как я называю тебя по имени?

Он хватает меня за талию, толкает на кровать и опускается сверху, держа руки на моих бедрах, – все происходит так быстро, что я не успеваю отреагировать.

– Нет. С тех пор я нашел другие способы заставить тебя произносить мое имя, – выдыхает он, прижав губы к моему уху.

Я слышу всего несколько слов – и чувствую, что мое тело будто загорается.

– Неужели? – хрипло говорю я.

Но вдруг в моих мыслях появляется безликий образ Натали, из-за чего внутри у меня все обрывается.

– Думаю, стоит подождать: в соседней комнате – твоя мама, – напоминаю я не только потому, что мне нужно больше времени, чтобы вернуться к привычным отношениям, но и потому, что в прошлый раз мне было неловко от осознания того, что мы здесь не одни.

– Я могу прогнать ее, – шутит он, но все же перекатывается в сторону и ложится рядом со мной.

– А я могу прогнать тебя.

– Я никуда больше не уйду. И ты тоже. – Его голос звучит так решительно, что я не могу не улыбнуться.

Мы лежим рядом друг с другом, и оба смотрим в потолок.

– Значит, решено: больше никаких расставаний и возвращений? – спрашиваю я.

– Решено. Никаких секретов, никаких побегов. Как думаешь, ты сумеешь продержаться хотя бы неделю и не сбежать?

Я толкаю его в плечо и смеюсь.

– Как думаешь, ты сумеешь продержаться хотя бы неделю, не раздражая меня?

– Ну, наверное, нет, – отвечает он.

Я знаю, что он шутит.

Повернув голову набок, я вижу, что права: на его лице широкая улыбка.

– Тебе придется иногда оставаться у меня в общежитии. Ездить сюда далеко.

– В общежитии? Никакого общежития. Ты будешь жить здесь.

– Мы только что помирились – думаешь, это хорошая идея?

– Ты остаешься здесь. Это не обсуждается.

– Ты, похоже, что-то перепутал, раз говоришь со мной таким тоном, – говорю я и приподнимаюсь на локте, чтобы посмотреть на него. Слегка качаю головой и улыбаюсь. – Вообще, я не очень-то хочу возвращаться в общежитие. Просто хотела узнать, что ты скажешь.

– Что ж, – отвечает он, так же приподнимаясь и копируя мою позу, – я рад видеть, что ты снова стала сварливой.

– А я рада видеть, что ты снова стал грубить. Я уж начала волноваться, что после романтического письма ты потерял хватку.

– Еще раз назовешь меня романтическим, и я возьму тебя прямо здесь – и неважно, что в другой комнате мама.

Я в изумлении смотрю на него, а он смеется так громко, как никогда раньше не смеялся.

– Я пошутил! Видела бы ты свое лицо! – хохочет он.

И не могу не рассмеяться вместе с ним.

Когда мы успокаиваемся, он признается:

– Наверное, сейчас не лучшее время для смеха – после всего, что случилось.

– Может, именно поэтому нам и нужно посмеяться. – И так всегда: сначала мы ругаемся, затем миримся.

– Наши отношения просто ненормальные. – Он улыбается.

– Да… совсем немного. – Не отношения, а какие-то американские горки.

– Но больше ничего подобного, хорошо? Обещаю.

– Хорошо. – Я наклоняюсь и быстро целую его в губы.

Но быстрого поцелуя недостаточно. Им невозможно ограничиться. Я снова прижимаюсь своими губами к его и не спешу прерываться. Мы одновременно приоткрываем рот, и я чувствую его язык. Я запускаю пальцы в его волосы, а он притягивает меня к себе и сажает сверху, продолжая играть своим языком с моим. Несмотря на всю запутанность наших отношений, наша всепоглощающая страсть ничуть не утихла. Я начинаю двигать бедрами, прижимаясь к нему все сильнее, и губами чувствую, как он улыбается.

– Думаю, пока достаточно.

Я киваю и кладу голову ему на грудь, наслаждаясь его объятиями и его руками, сложенными у меня на спине.

Несколько минут мы лежим молча, а потом я говорю:

– Надеюсь, завтра все пройдет хорошо.

Он не отвечает. Я поднимаю голову и вижу, что его глаза закрыты – он спит, слегка приоткрыв рот. Должно быть, он дико устал. Как, собственно, и я.

Я слезаю с него и смотрю на часы. Половина двенадцатого. Я снимаю с него джинсы – осторожно, чтобы не разбудить, – а затем ложусь рядом с ним. Завтра Рождество, и мне остается лишь молиться, чтобы праздник прошел удачно.

Глава 45

– Хардин, – тихо говорит Тесса.

Я недовольно бормочу и вытаскиваю руку из-под ее спины.